А ВОТ ЕЩЕ!!!
Хозяин с кляпом во рту.
Что выиграли крестьяне от земельной реформы? К дому Елены Петровны Чуйко мы подъезжаем привычным в здешних местах способом: "Нива" с трудом проходит под шлагбаум, прочно установленный в начале деревенской улицы. Грузовик не пройдет. И так по всему периметру села. Шлагбаум не поднимешь, приварен или закрыт на замок. Захочешь объехать, не получится - ров или железобетонные балки. Случись что, пожарные не скоро доберутся, огонь может разгореться быстро и на большом пространстве. Сделано это (я о "железном занавесе") во благо торжества частной собственности, как ее понимает здешнее начальство, и ради борьбы с извечной российской бедой - воровством. Действие происходит примерно в 200 километрах от Саратова, на левой стороне Волги, в Марксовском районе. Некогда территория немецкой республики Поволжья, обжитой и процветающей. Ныне нечто не совсем понятное. С кем ни поговоришь - ничего, кроме недоумения. Социализма нет, капитализм не получается. Елена Петровна (как бы не попало ей за встречу с журналистом, здесь такой порядок - разговаривать с посторонними можно только с разрешения директора) встречает на удивление открыто. Заслышав незнакомые голоса, подтягиваются соседи. Впрочем, быстро расходятся. Что плохо живем, все знают - что воду в ступе толочь? Сыновей ее, двух передовых комбайнеров, в уборку, конечно, не застать, к тому же работают они, оказывается, не в родном ЗАО "Зоркинское", как с некоторых пор называется хозяйство, а в соседнем, неподалеку. Туда семья Чуйко собирается перебираться насовсем. Мать и пятеро детей. Одна из дочерей доярка. На ферму к половине пятого, дойка. Потом уборка помещения, раздача кормов и прочие дела. К концу дня вечерняя дойка. И за все про все рублей 200 - 300 зарплаты. У ребят, конечно, в страду неплохо выходит, но это только летом. Саму Елену Петровну уволили, однако она зла ни на кого не держит. Одну обиду припомнила. Попросила в конторе в долг десять тысяч, за учебу сына заплатить, услышала в ответ: детям рабов учиться не обязательно. Резануло слух. Оговорка? Шутка? Да нет, подобное, говорят, в порядке вещей. По деревням поездил, на житье-бытье насмотрелся, но здешние откровения, честно говоря, озадачили. Удивила перво-наперво не нищенская зарплата, не безнадега в глазах и злость на все окружающее - такое повсюду встретишь, а нечто куда более печальное. Страх! Боятся поделиться чем-то совершенно обыденным, опасаются остановиться с посторонним человеком и уж в самую настоящую трясучку впадают, если заподозрят, что о "несанкционированных контактах" может узнать директор. "А что будет?" - допытываюсь. "Со свету сживет!" - и весь сказ. С позволения руководства общаюсь в мастерской с ремонтниками. Ловлю на себе насмешливые взгляды: наивный - неужели не видит, как живем и что чувствуем? В мастерской зарплата повыше, бывает и до четырехсот доходит. Но что это при нынешних ценах? Словно рассчитал кто-то доход молодых, здоровых мужчин, чтобы как раз хватило за квартиру рассчитаться да бутылку водки купить. За беседой нашей приставлен следить заместитель директора. Хороший человек: попросил его отойти в сторонку, чтобы ребята хоть на пять минут свободными себя почувствовали, не обиделся, отошел. Сами понимаете, какая уж тут беседа, какая откровенность... "Как в резервации живем", - бросил кто-то и предусмотрительно скрылся. Смысл осторожно высказанного: ничего непонятно. Кому земля принадлежит, как доход между акционерами распределяется и есть ли он, почему такие мизерные заработки... Если и раньше, при зрелом социализме, не жировали, то теперь хоть криком кричи. Спасают огород да своя скотина. Но и тут не разбежишься. Самостоятельно мясо и молоко не реализуешь, проблема. Транспорт, перекупщики, разрешение начальства просить надо. Куда ни кинь, словом, сами себе не хозяева. Начальство говорит: ориентируйтесь на заготовителей, они к вам приедут. Приедут-то приедут, но ведь и цену продиктуют свою, и не пикни. Сейчас, скажем, 44 рубля за килограмм говядины дают, а на городском базаре продадут по 80. И это называется рынок? Свободное предпринимательство? Обычно магазин в деревне, что Гайд-парк в Лондоне. Здесь тихо. На покупки денег нет, а поболтать по душам не получается, могут постичь нежелательные последствия. Лишь одна из женщин, озираясь по сторонам, вполголоса, отрывками отвечает на наши расспросы. Говорит, все плохо, но распространяться нельзя ни в коем случае - боком выйдет. По ее словам, многие по домам сидят: нормальной, в смысле более-менее прилично оплачиваемой работы нет, а вкалывать за гроши какой смысл? Кто может, снимаются с места и до свидания. Мужики порасторопнее в поисках заработка аж до Москвы добираются. Но есть, понижает голос собеседница, и такие семьи, которые попросту голодают, "дробленкой" перебиваются. На этом вдруг замолкает, успев бросить: "Конторские идут, не дай Бог с вами увидят!" И быстренько в сторону. Оппонирующая сторона при случае мгновенно наносит ответный удар: "Вот этот, что с вами сейчас разговаривал, - пьянь". Возможно. Пьют и в самом деле много. Даже мальчишки и девчонки по вечерам увлекаются самогоном. Но сейчас не о том речь. Смотришь на эту неприглядную картину, слушаешь сельчан и приходишь к одной мысли: между начальством и подчиненными глухое и скрытое противостояние. На разных полюсах живут, общего языка не находят. Будто мстят друг другу. Не платишь - пьем, пьете - за что вам платить? Не нравится - скатертью дорога. И так во всем. Городскому жителю не понять, в какой всеохватывающей зависимости находится сельчанин от одного-единственного человека - директора ли, председателя, а проще сказать, хозяина. Нынешнее безденежье, дороговизна всего и вся, сама система взаимоотношений, при которой исчезли контролирующие структуры и, кроме волков, тебя никто не услышит - все это возвело извечную зависимость в степень. В страдную пору начальство, к примеру, не велит медпункту выдавать бюллетени даже тем, у кого температура или нога-рука гноится или распухла, а если медик все-таки выдаст освобождение, пожалев односельчанина, то сам пострадает. Но это еще цветочки. Роженица, чтобы в нужный момент попасть в роддом, за неимением денег должна идти к соседу, имеющему машину, со своим бензином - тогда подкинет до райцентра. Другого выхода нет. Но бывают и праздники, являющие одновременно "торжество демократии". В день выборов, рассказывают, начальство выкатывает к избирательному участку энное количество водки и шашлыка. Проголосовал "как надо" - получай свое. Схема отработана: перед тем как бюллетень попадет в урну, в него заглянут, проверят, то ли зачеркнул. "А если захочешь проголосовать по-своему, откажешься от стакана?" - интересуюсь. Ответ прост, как сама избирательная система: "Кто ж откажется?" Признаюсь, цель поездки была другой - не негатив собирать. Она, если хотите, была более возвышенной, если так можно сказать про обычную журналистскую командировку. Область одной из первых, если не первой в России, приняла закон о свободном обороте земли, в том числе и сельскохозяйственного назначения. Госдума во многом продублировала саратовский вариант. Губернатор Аяцков не устает при любом удобном случае и даже без оного повторять, что закон окончательно заработал, наконец-то у земли-матушки, кормилицы нашей, появился настоящий хозяин - крестьянин. В таком случае принципиальный вопрос: получил ли он, крестьянин, свой пай, земельный надел, положенный ему при дележе бывшей коллективной собственности? На бумаге - да, получил. На деле ничего похожего. Какая ему радость, что числится за ним 8 гектаров пашни и 1,5 гектара сельхозугодий, если он этой земли в глаза не видел. Ну ладно, допустим, отдал в аренду другому. Тогда что-то с аренды иметь должен. Опять нет -никто из собеседников не знает, что ему положено за свой пай, что имеет в реальности. Незнание законов, как говорится, не освобождает от ответственности. А от собственности, выходит, освобождает... И помалкивай, чтобы еще хуже не было. Получается, долго в России не было настоящего крестьянина, теперь появился. Неужто вот такой, с кляпом во рту? Это не хозяин. Как ни крути, на эту роль годится лишь один человек - директор, главный акционер и распорядитель всей здешней жизни. Без него ни шага, ни полшага. Ни прописка-выписка, ни заработок, ни устройство быта - ничего без его благословения. Наверное, в небольшом по российским меркам масштабе это и есть реальное воплощение мечты о порядке и жесткой руке. Тогда, как говорится, получите... Не слишком распространенный в журналистской практике случай. Встречался со многими, никто слова хорошего о здешних порядках не сказал, обреченно живописали бесправное свое положение, но при одном условии - меня чур не упоминать. Невольно начинаешь чувствовать себя неким разведчиком, оказавшимся на вражеской территории. Под стать и вопросы корреспонденту. Как здесь оказались? Где ехали? С какой целью? Уж не заказ ли выполняете? Мои ответы о вполне естественных профессиональных намерениях, дескать, хочу посмотреть на того, кто на земле хозяйствует, сельское хозяйство преобразует, всерьез не воспринимались. Кого это, мол, интересует на самом деле? По всему выходило, на отдельно взятой территории в три деревеньки с числом проживающих около тысячи душ создан некий закрытый от остальной цивилизации мирок со своим уставом, своими неписаными законами и своим вновь выведенным генотипом человека, впрочем, до боли знакомым - вечно молчащий, заискивающий, затюканный до крайности. И это, высокопарно выражаясь, хозяин земли русской, раскрепощенный землепашец, преобразователь России? Не подходит ни под одно из этих определений. Скорее, и в самом деле раб. Руководитель ЗАО "Зоркинский" Борис Шарлапаев человек в области известный, только что получил звание "Заслуженный работник сельского хозяйства России". Информацию для корреспондента строго дозирует. Количество пашни и поголовье скота растет, долгов у хозяйства нет. Доходы, прибыль - коммерческая тайна. Относительный успех (на фоне многих хозяйств-банкротов) объясняет двумя причинами. Во-первых, частной формой собственности, во-вторых, умелым управлением. Свое отношение к людям называет нормальным, здоровым, хотя и признает, что бывает зол и не прав. Народ бедным не считает, однако тему "как живет крестьянин" развивать не настроен. Считает, что самое насущное сегодня - сознание человека, его психология. По его словам, даже пенсию многие не стремятся заработать, процентов 30 трудоспособного населения "по домам сидят и у нас приворовывают" или существует за счет пенсионеров-родителей. "Довольным жизнью народ, конечно, быть не может", - заключает Борис Насырович, но напоминает, что виной тому сам народ, непонимание им сути нынешних преобразований. Собеседники же мои рассуждали иначе: не дураки, поняли бы как-нибудь, если б с ними считались, если б они какими-нибудь правами обладали. А если предприятие и сводит концы с концами, существует как-то, то только, по их твердому убеждению, за счет одного - их нищеты и безропотности. Вот так и живут, уже не веря, что положение может измениться к лучшему. Большинству, как вы понимаете, деваться некуда. "Борис Насырович мне так сказал, - делится пожилой мужчина, предупреждая, что называть его не следует, - за досками на гроб все равно ко мне придешь"